Она показывает свой сотовый телефон. Простенький «Филипс». В меню «Blue Touth» - десятки контактов. Странное явление. Объясняет – мамочки скачивают мелодию про зайку, она нравится детям. «Скучно тут, телевизора нет. Современные дети теряются, делать нечего. Маленьким даю песню про зайку послушать, успокаиваются, на процедуры идут без крика», - говорит она. Медицинская сестра детского соматического отделения окружной больницы. Ее называют просто «тетя».
В отделении все медсестры хорошие. Вот все. Никто не кричит и не нервничает. Привыкли, что работа не сахар. «Раньше здесь патология была, четыре медсестры. Это еще до того, как перинатальный построили. Тогда в туалет не сходить было. Недоношенные, всякие. Раз – и остановка дыхания. Следишь каждую секунду, мало ли что». Были, конечно, те, которые характер показывали - санитарки. Но те быстро уходили – или в другие отделения, или из медицины. Тут, как ни крути, детей иметь надо. «Вы ошиблись, - говорю, - не иметь детей, а любить? Так же принято считать». А, нет, милая моя, любить мало. Надо знать, как убирать какашки и откачивать рвотные массы, и не испытывать при этом отвращения. Не все могут. Говорят, ребенок весь пахнет карамельками и печенюшками. Это не так. Это только свой так пахнет. А чужие... надо просто чувствовать этот запах, которым пахли собственные любимые дети. Надо думать, что эти чужие пахнут также.
Сейчас в детской соматике отказников нет. Вроде как и поговорить не о чем. Обычно же собираются мамули поправляющихся детей и ну языками чесать – да как они могут, кукушки. Сейчас пока нет детей, которых бросили матери в роддоме. Но есть другие истории. Она, медсестра с огромным стажем, на протяжении которого можно было сойти с ума, каждый день работает с такими историями. У нее на лице – доброта и спокойствие. Она красит губы, поправляет медицинский чепец и идет в палату номер триста семнадцать.
Сначала кажется, что палата пуста. Пока из недр специальной роддомовской каталки не раздается старческий скрип – типичное начало плача новорожденного младенца. Ему чуть побольше месяца, с ним никого нет. Лежит целыми днями, получает питание и уход. Но не получает любви и нежности. «Любить его смысла нет. Он же чувствует все. А потом его возьмут и увезут отсюда, от нас, кто его полюбил. Зачем каждый раз отрывать по живому? Лучше не проникаться, ни ему, ни нам», - говорит медсестра. Жалко, до зубовного скрежета жалко, но что поделаешь. Этот мальчик – очередной сын одной женщины, здешний персонал не помнит, какой он у нее и у них по счету. Сценарий всегда один. Младенца привозит в соматику полиция. «Снова от Кузнецовой?», - спрашивает заведующая. «Угу, - сумрачно бросает участковый и передает сверток, - опять забухала». Это постоянная клиентка. Детей у нее ровно столько, сколько позволяет иметь организм. То есть примерно в год по ребенку. Старших она уже лишилась официально. Такие ребятишки не задерживаются: на новорожденных малышей очередь начинается сразу же в больнице, и состоит она наполовину из ее сотрудников.
А в соседней палате еще один коллапс. Два малыша от женщины, которая покончила с собой. Не понимают пока, где мама. Сотрудники говорят, их возьмут родственники. И такая, говоря словами Корнея Чуковского, которого здесь любят, дребедень каждый день.
Она показывает видео – провожала на санавиацию тундровых маму и детеныша. На прощание в холле больницы двухлетний малыш танцевал ей какой-то национальный танец, звеня колокольчиками на малице. Говорит – люблю националов. Они не относятся к больнице и медсестре как к должному. По каждому поводу в интернет не лезут. Они настоящие, без примесей. Лежали, бывало, подолгу - двусторонние пневмонии. Иногда со слезами остаются в стационаре – и так вся семья в больнице, в чумах четыре человека осталось, так все хозяйство можно запустить. Убеждают, успокаивают сестры. И кормят, и поят. А чаще с детьми лежат родственники-студентки, которые учатся здесь в колледжах. А мама дома, у нее олени и папа. Вот эти самые студентки нарисовали в отделении панно – олени, оленеводы, чумы. Приходят на ингаляции, маску на нос, а сами смотрят...
Медсестра тетя Оля умудряется знать всех по имени – и детей, и мамаш. Умудряется соблюдать распорядок, ничего не соблюдая. Пойди объясни грудничку, когда есть и когда спать. Но ничего, в сончас – тихо, в остальное время – не очень тихо. Все как надо.
А если выйти, пока все спят, и пройтись по отделению, то всякий раз можно застать ее возле триста семнадцатой палаты. Она охраняет сон несчастного и одинокого младенца, и в тишине, кажется, слышно, как она всхлипывает.
http://yamal-blogs.ru/ya-skazal/sestra-miloserdie-palata-nomer-317.html
В отделении все медсестры хорошие. Вот все. Никто не кричит и не нервничает. Привыкли, что работа не сахар. «Раньше здесь патология была, четыре медсестры. Это еще до того, как перинатальный построили. Тогда в туалет не сходить было. Недоношенные, всякие. Раз – и остановка дыхания. Следишь каждую секунду, мало ли что». Были, конечно, те, которые характер показывали - санитарки. Но те быстро уходили – или в другие отделения, или из медицины. Тут, как ни крути, детей иметь надо. «Вы ошиблись, - говорю, - не иметь детей, а любить? Так же принято считать». А, нет, милая моя, любить мало. Надо знать, как убирать какашки и откачивать рвотные массы, и не испытывать при этом отвращения. Не все могут. Говорят, ребенок весь пахнет карамельками и печенюшками. Это не так. Это только свой так пахнет. А чужие... надо просто чувствовать этот запах, которым пахли собственные любимые дети. Надо думать, что эти чужие пахнут также.
Сейчас в детской соматике отказников нет. Вроде как и поговорить не о чем. Обычно же собираются мамули поправляющихся детей и ну языками чесать – да как они могут, кукушки. Сейчас пока нет детей, которых бросили матери в роддоме. Но есть другие истории. Она, медсестра с огромным стажем, на протяжении которого можно было сойти с ума, каждый день работает с такими историями. У нее на лице – доброта и спокойствие. Она красит губы, поправляет медицинский чепец и идет в палату номер триста семнадцать.
Сначала кажется, что палата пуста. Пока из недр специальной роддомовской каталки не раздается старческий скрип – типичное начало плача новорожденного младенца. Ему чуть побольше месяца, с ним никого нет. Лежит целыми днями, получает питание и уход. Но не получает любви и нежности. «Любить его смысла нет. Он же чувствует все. А потом его возьмут и увезут отсюда, от нас, кто его полюбил. Зачем каждый раз отрывать по живому? Лучше не проникаться, ни ему, ни нам», - говорит медсестра. Жалко, до зубовного скрежета жалко, но что поделаешь. Этот мальчик – очередной сын одной женщины, здешний персонал не помнит, какой он у нее и у них по счету. Сценарий всегда один. Младенца привозит в соматику полиция. «Снова от Кузнецовой?», - спрашивает заведующая. «Угу, - сумрачно бросает участковый и передает сверток, - опять забухала». Это постоянная клиентка. Детей у нее ровно столько, сколько позволяет иметь организм. То есть примерно в год по ребенку. Старших она уже лишилась официально. Такие ребятишки не задерживаются: на новорожденных малышей очередь начинается сразу же в больнице, и состоит она наполовину из ее сотрудников.
А в соседней палате еще один коллапс. Два малыша от женщины, которая покончила с собой. Не понимают пока, где мама. Сотрудники говорят, их возьмут родственники. И такая, говоря словами Корнея Чуковского, которого здесь любят, дребедень каждый день.
Она показывает видео – провожала на санавиацию тундровых маму и детеныша. На прощание в холле больницы двухлетний малыш танцевал ей какой-то национальный танец, звеня колокольчиками на малице. Говорит – люблю националов. Они не относятся к больнице и медсестре как к должному. По каждому поводу в интернет не лезут. Они настоящие, без примесей. Лежали, бывало, подолгу - двусторонние пневмонии. Иногда со слезами остаются в стационаре – и так вся семья в больнице, в чумах четыре человека осталось, так все хозяйство можно запустить. Убеждают, успокаивают сестры. И кормят, и поят. А чаще с детьми лежат родственники-студентки, которые учатся здесь в колледжах. А мама дома, у нее олени и папа. Вот эти самые студентки нарисовали в отделении панно – олени, оленеводы, чумы. Приходят на ингаляции, маску на нос, а сами смотрят...
Медсестра тетя Оля умудряется знать всех по имени – и детей, и мамаш. Умудряется соблюдать распорядок, ничего не соблюдая. Пойди объясни грудничку, когда есть и когда спать. Но ничего, в сончас – тихо, в остальное время – не очень тихо. Все как надо.
А если выйти, пока все спят, и пройтись по отделению, то всякий раз можно застать ее возле триста семнадцатой палаты. Она охраняет сон несчастного и одинокого младенца, и в тишине, кажется, слышно, как она всхлипывает.
http://yamal-blogs.ru/ya-skazal/sestra-miloserdie-palata-nomer-317.html